Мир под видом вечности

АВТОР: miguustroyt (miguustroyt[БольшойСтрашныйСобак]mail.ru)
НАЗВАНИЕ: Церковь
РЕЙТИНГ: R
ЖАНР: Angst, Dark, OOC
СТАТУС: закончено.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: не скажу))
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: не присутствует
ОПИСАНИЕ: собственно, всё начинается с простого разговора, а заканчивается...

Церковь


Быть может игра не стоит свеч,
Нас в Рай не пускает огненный меч.
Камни, "Змей"


1.

- Эти люди, - контрактники, - совсем не такие люди, как обычные. Ты узнаешь их сразу. Они совсем не похожи на нас. Ты смотришь, на него, а он не может смотреть на тебя, он смотрит мимо. Он не может увидеть тебя.
Мне захотелось, чтобы старик пояснил свои слова, но перебить его я не посмел.
- Всё, что у нас есть, всё, что дарит нам Орден – всего лишь объедки с их стола. Потому что они – элита, и они – избранные, а мы… мы простые солдаты Ордена. Завтра меня не станет и мою одежду и ружьё отдадут какому-нибудь новоиспечённому монаху. Сколько в таком случае стоит моя жизнь? Дешевле медной монетки, а юнца, что придёт мне на смену – и того меньше. Хотя, кого я обманываю? Его-то жизнь вообще ничего не стоит. Сирот, отдаваемых на попечение нашего храма, всегда было с избытком. А они… они, - старик засмеялся, хрипло и тихо, словно прокашливаясь.
Вокруг царила ночная тишина; в свете свечей и мёртвенном взгляде луны огромный молитвенный зал церкви был холоден и пуст, и мы двое, оставшиеся в полном вооружении на ночные бдения, казалось, были единственным, что не погрузилось в сон.
- Они стали элитой с тех пор, как вообще появились. Потому как нынче не так уж много недоумков осталось, кто душу готов продать. В нашем Ордене, поди ж ты, всего сотня таких, а сколько нас, рядовых солдат церкви? Псов штампованных? Нас не жалко, а они – самый ценный товар. Да ещё и скоропортящийся, - и старик снова закашлялся смехом, - Такие люди, как они, живут по-другому. Им отмеряно от силы пару лет, и больше всего они хотят отгулять их так, чтобы жить дальше не захотелось, чтоб расставаться с жизнью молодым, и ничуть не жалеть об этом. Поэтому пьют вино немерянно, хохочут как умом повреждённые, распутствуют…
Я вздрогнул и опасливо глянул на старика – не намекает ли на что? Нет ли злого саркастического умысла во всей этой повести? Не было. Похоже, что не было. Иначе меня, как нарушившего святые обеты, уже тащили бы в цепях на Святейший Суд Ордена. А там – две минуты на приговор и билет в один конец. Орден безжалостен как к своим врагам, так и к своим оступившимся слугам.
- Когда увидишь таких, продавших душу, – сразу узнаешь. И не нужно тут даже в глаза заглядывать или ещё там чего такое. Смотри монахов, самых бесшабашных, которым всё спускают – это они! Ищи монахов, что всё имеют, чего только не пожелают, чего только не попросят – это они! Кто самозабвенно хохочет и грустит, пытаясь утопить свою жизнь в эмоциях – это они, всё они.
Старик покряхтел, задумался, поправил надвинутый на лицо капюшон. Решившись, он наклонился и поманил пальцем моё ухо.
- А вообще, - заговорщиски прошептал он, - просто посмотри им на грудь, ежели чего. Им, монахам, слугам Господа… А они никогда не носят крестика на груди. Нет, они верят. Верят и поклоняются. И молятся, даже, наверное. Но крестик носить не могут.
- Почему?
Повисло молчание; чёрные глаза старика с каким-то насмешливым любопытством смотрели на меня. Он отодвинулся, снова удобно облокотившись на спинку. Помедлил ещё мгновенье и сказал:
- Не могут, - так, словно это всё объясняло.
Мне оставалось смолчать, надеясь, что он как-нибудь это растолкует, но он не стал. Вместо этого старик ещё немного помолчал и снова заговорил спокойным, ровным голосом:
- Если честно, я их… ненавижу, чего уж там. Нехорошо, конечно, так говорить, но думаю, что кривить душой ещё хуже… Я служил Ордену тридцать пять лет. Треть века я шёл от простого солдат до командира гарнизона этой маленькой церквушки. И хоть бы кто мне пообещал – только пообещал! - десятую долю того, что имеют контрактники просто за то, что они есть. Представь, они приходят и говорят – я разбил машину, мне нужна новая. И им её дают, представь! Пошумят, так, для проформы, для приличия – и выдают новенькую.
Я, конечно, в это не поверил, но виду решил не подавать. Машина – это ж целое состояние! Особенно теперь, когда все газеты кричат о новой волне Великой Депрессии.
- Ты, молод ещё, но скоро ты это всё сам увидишь. Увидишь Избранных воинов Храма. Судьба их, правда, ждёт незавидная…Они прокляты, их даже хоронят в могилах без крестов… - он вдруг осёкся, покрутил головой, - Ты слышишь? Хм… Слышишь это?
Я прислушался.
- Странно, бежит кто-то.
- Бегут, - протянул старик и чему-то усмехнулся. Поставил своё ружьё, испещрённое цитатами из святого писания, поближе, так чтоб дотянуться без труда, скрестил руки на груди и стал ждать, не выказывая никакого желания продолжать беседу.
Двери распахнулись резко, впустив ночную мглу в и без того сумеречный зал. Вошли четверо; одеты неброско, по моде простых рабочих кварталов – в замасленных рубашках, тёмных комбинезонах, кепках. Двое несли самодельные носилки из досок, на которых лежал белокурый юноша, показавшийся каким-то… прозрачным в лунном свете.
Я медленно поднялся, глядя на них с выдержкой и спокойствием, достойным слуги Ордена, как бы предоставляя им самим объяснить происходящее. Старик не пошевелился.
- Кто тут доктор? – резко спросил один из людей, усатый, в чёрной кепке.
- Это не больница, сын мой, - медленно ответил я.
Мой ответ на секунду поставил усатого в тупик. Он даже обернулся к остальным, будто желая услышать от них подсказку или знак одобрения.
- Ну… должен же здесь быть кто-то разбирающийся в этом… в медицине, словом. У нас тут раненый, понимаете? Ну, или больной. Ну, что-то в этом роде, по любому. Вы же должны помочь ему облегчить его муки! Ему того… исповедаться, может, перед смертью надо!
Мы смотрели друг на друга. И я не мог отвести взгляд. Было в них что-то неправильное, неестественное. Все ночные гости были потными и уставшими – не дать не взять работяги, нашедшие раненого по пути домой; усатый их лидер был, конечно, немного нервозен, его глаза бегали, но и это можно было списать на необычность ситуации или желание быстрее помочь бедолаге. Но всё равно что-то неуловимое вселяло в мою душу неприязнь к этим четверым.
Впрочем, неприязнь – не повод отказывать в помощи страждущим. Я уже хотел было позвать назначенную сегодня дежурной сестру милосердия, но костлявая рука старика меня остановила:
- А что собственно случилось, дети мои?
Усатый облизнул губы, снял кепку, утёр ею пот со лба.
- Ну, если честно, мы сами не очень в курсе. Нашли мы его, там, на дороге. На пропойцу какого не похож. Видать, стряслось чего. Может, напал кто, или со здоровьем нелады. Случается ведь. Случается…
- А что ж к нам-то? Больница, поди, недалеко, снесли бы туда.
Голос старика был добрым, вкрадчивым… издевательским.
- Нет, - резко ответил усатый, и остальные одобрительно покивали, - больница далеко, может, он помрёт по дороге. А может, ваша помощь ему нужнее больничной будет. Скажите уже, куда его положить? На скамью? Или, может, к алтарю?
Я покосился на старика. Он был старше меня и по званию, и по возрасту, - ему и решать. Старик долго ничего не хотел отвечать. Молчал, сверлил их недобрым взглядом.
- Там, - он приподнял руку, показывая куда-то, - как обойдёте церковь, кладбище будет. Туда и положите.
Усатый глянул на меня – потрясённо, как бы требуя, чтобы я прекратил это безобразие. Это что, шутка, - спрашивал он у меня глазами. Я не знал, что ответить, слова старика поразили и меня, но перечить я ему, естественно, не решил. Люди хмурились, усы их главного топорщились. Наконец он заговорил. Ещё более резко:
- Хватит уже этих ваших штучек! Мы принесли его вам, надеясь на помощь. И вы обязаны её оказать. Обязаны! Так, ребята, кладите его на скамью! Давайте, быстрее, я домой уже хочу! Так, да-да, прямо так…
Пришлые засуетились, перекладывая юношу на ближайшую, последнюю скамью зала. Я следил за ними глазами. Как ни всматривался, так и не увидел на юноше ни ран, ни крови. Вдруг, я явственно услышал щелчок взводимого курка: хоть старик и сидел в той же позе, что и раньше, всё также скрестив руки и опустив голову, ружьё уже каким-то совершенно незаметным образом перекочевало к нему на колени и лежало на них в самом удобном для быстрого выстрела положении. Истолковать это неверно было сложно. Я невзначай сунул руку под рясу, туда, где на широком поясе висел маузер с магазином в десять патронов, и стал ждать сигнала.
Но старик так и не двинулся. Незваные гости промямлили какие-то извинения, благодарности, потом – попрощались и быстро ушли. В гулкой тишине зала было слышно сиплое дыхание юноши. Я помялся ещё несколько секунд, спросил:
- Ну что? Позову сестру, пусть посмотрит, а, брат? – и уже двинулся в нужную сторону, как старик окрикнул меня резко и властно:
- Стой!
Я замер. Он смотрел на двери, словно провожая взглядом ушедших.
- Не надо её звать. И вообще, я освобождаю тебя от сегодняшнего бдения. Иди сейчас же, к себе в келью и спи до утра. А ещё лучше молись! Проси у Бога прощения за… за… Что смотришь? Иди, сказал! А я здесь сам как-нибудь управлюсь.
- Что всё это значит? – грубовато спросил я, но странность всей ситуации меня немного извиняла; похоже, старик разделял эту точку зрения и на грубость не обратил никакого внимания.
- Это всё значит, - без обиняков сказал он, - что мы все в полном дерьме. Иди.

2.

- Если честно, я был плохим монахом. С самого пострига и до сих пор. Все предписанные добродетели: смирение, воздержание, милосердие, - были для меня слишком тягостны. Особенно в дни после доброй драки, когда терял очередного своего товарища. Знаешь, море крови, трупы… кровь горячая стучит в висках. В таких случаях я не возвращался в храм, благо такая возможность была, а направлялся в монастырь. И, как ты понимаешь, монастырь женский. Он рядом, сам знаешь. А там меня уже ждала одна девушка…
Он грустно покивал, вспоминая.
- Если бы нас застукали, последствия точно не соответствовали бы принципам милосердия. Её звали Кейт… сестра Кейт. Она любила говорить мне, что не видит ничего постыдного в том, что красивая девушка занимается с красивым юношей делом, предписанным природой, а значит и самим Господом. К тому же, объясняла она, мол, я сестра милосердия, а не монахиня. Смеялась, добавляла: так что мне в любом случае ничего не грозит.
- Не монахиня? А разве сёстры милосердия – не монахини?
- Не все, представь себе. Кстати, она и меня убеждала, что я не монах. Говорила, ты посмотри на себя, ты такой же монах, как я – Мария Магдалена! Говорила, что у монахов – у них добродетели полный рот, у них неприятие насилия. А ты кто, пришедший ко мне с пулемётом Томпсона через плечо? И я смотрел на себя и говорил: права девчонка, хреновый я монах, просто пробы ставить негде. А она смеялась, называла меня Аль Капоне. Я тогда, помнится, и не знал такого. Спрашивал, мол, кто такой? Не важно, отмахивалась, ты его не знаешь. И смеялась… Знаешь… я её любил…
Глубоко вздохнув, я скосился на свой пояс, увешанный "снаряжением Ордена". Да уж, сказал я себе, сестра милосердия жёстко поставила тебя на место, старик. А старик задумался, серьёзно, замолчал на несколько минут, придаваясь воспоминанием, вероятно, такого содержания, о каком монахам знать не положено.
- Чёрт… если подумать, то всё случилось именно из-за неё. Точно, я хорошо помню. Если бы я не ходил в монастырь… Её монастырь… На восходе. Подкатил к главному входу чёрный "форд", дорогущая, скажу тебе, машина. И ещё наше церковное сопровождение. Смотрю в окошко - не иначе к нам сам Папа пожаловал! Кейт кивала, странное что-то, важный кто-то. В монастыре было целое столпотворение. Сотни местных монахинь в чёрном, сотни сестёр милосердия в бело-голубом, бойцы гарнизона Ордена в тёмно-синем – их десятка два, не больше, мать-настоятельница – красивая, кстати, тоже была женщина. М-да… Ну так вот, все были немного взлохмаченные, шепчутся и нервничают. Кто приехал-то, спрашиваю я ближайшую монахиню, а она…
Он рассмеялся. Отсмеялся – повисла тишина.
- Экзорцистка, говорит. Приехала прямо из Нью-Йорка. Говорили, в чикагском отделении Ордена Магдалены ради неё подняли самолёт и совершили рейс к нам. Она летела в самолёте одна-одинёшенька. Много таких разговоров было – я все не слушал. Женские слухи – это дело такое, тут вранья больше. Но одно я тебе точно скажу, – самолёт правда летал и правда вёз её одну. Это, правда, я много позже узнал. В общем, я послушал-послушал, а потом любопытство верх взяло, я вперёд протискиваться стал, увидел, где скучковались мои собратья по оружию, дай, думаю, их расспрошу – оно вернее будет. Но стоило сделать один шаг, как толпа девушек передо мной вдруг расступилась, прямо, как воды морские перед Моисеем, и я столкнулся лоб в лоб с семнадцатилетней девочкой в тёмно-синем монашеском одеянии Ордена. Небрежно покрытая светловолосая головка задралась, глянуть мне в лицо. Ух, что тут началось… Очень приятно познакомиться, кричит она мне в лицо, радостно, задорно так, схватила меня за руку и давай трясти в мирском приветствии, а сама приговаривает: очень-очень приятно! Меня Розетта зовут! А вас?
Старик вздохнул.
- В общем, смутился я тогда не на шутку. Сотни глаз потрясённо смотрели на меня, словно безмолвно спрашивая: и как же ты там оказался, идиот? Я даже покраснел малость, хотя такого за мной не водилось отродясь. Ну, я Розетте отвечаю так, мол, и так. А она мне: прекрасное имя! Эван – моё самое любимое имя! А вы, спрашивает, из здешнего гарнизона? А может, вы его командир? И тут же: господи, спасибо, что в этой Богом забытой глубинке можно встретить родного человечка! Как будто я ей брат или сват… И, главное, сразу: что это вы, Эван, на вопрос мой не ответили! Ох, вот тут я и правда растерялся, вспоминать стыдно. Отвечаю: Да! Отвечаю: Нет! Все уже смеются, а я - а какой вопрос-то был? Да… Но ей, самое смешное, вообще наплевать было – я там тужусь, ответ какой-то ищу, а она уже прошла мимо меня, кого-то там радостно спрашивала, чему-то громко удивлялась, чем-то безмерно восхищалась. И тогда, когда, вроде бы, опасность, смеясь, прошла мимо, я увидел его! Невысокого человека, шедшего за Розеттой тенью. Он походил на ребёнка, но только ростом, не лицом. Вот это, я тебе скажу, была настоящая жуть. Неподдельная. Знаешь, как в книжках пишут: "Он посмотрел в его глаза и увидел в них свою смерть"? Ничего подобного, я тебе скажу. Потому как все эти книжки – кретины пишут. А я тебе вот, что скажу: смотришь ему в глаза и понимаешь: он больной, псих, он не контролирует себя. Понимаешь?
Я не понимал.
- Я более не видел никого вокруг, и весь мир вокруг меня и Невысокого человека обволокла тьма и треск какой-то. Мысли путались и увязали в бровях вместе со стекающим со лба потом. Спрашиваю: ты кто такой? А он в ответ лыбится. Знаешь, у него были острые маленький зубки и смех звонкий, ребяческий. И тогда Невысокий человек сказал мне: а ты сам кто, приятель? Смеётся опять, спрашивает: ты монах? Боец Ордена Магдалены? А может ещё кто-нибудь? Ну, там, например, Аль Капоне, ради экзотики занимающийся любовью с монахинями прямо в монастырской келье, а?
Старик сокрушённо покачал головой. В это мгновенье он мне показался даже старше своего возраста, совершенно разбитым и немощным:
- Я только и пролепетал: она, мол, не монахиня, она ведь сестра милосердия. Я так просто брякнул, бездумно. Тогда он совсем уж смеялся, если только так можно сказать. Ну ты и кадр, говорит, Эван Ремингтон! Между нами сказать, я обожаю людей! И смеётся: они такие тупые! Милосердная Магдалена, какие же вы все идиоты! И тут он бесцеремонно хватает меня за руку, ну, как будто здороваясь: - Будем знакомы! Меня зовут Кроно, я демон, говорит, к вам прямо из преисподней! Любить не прошу, жаловать тем паче!
И тут повисло долгое молчание.
Я понял, что старик и не собирается продолжать свой рассказ. А я не решался спросить его, корил себя за это, но всё равно не решался. И когда я уже отчаялся услышать от него хоть ещё одно слово, он вдруг заговорил:
- Это теперь нехорошее место. Оно давно перестало быть хорошим. В определённом смысле оно погружается под землю, тонет в земле, желая погрузиться в ту самую преисподнюю. И с каждым днём – будет становиться всё хуже и хуже. Пока, однажды, это здание, даже весь этот Орден, не потонет окончательно и не сотрёт самого себя с лица нашей несчастной, грешной земли.
Опешив, я не верил своим ушам.
- Любой демон – страшное зло. А этот был безрогий. Говорят, ему один из его собратьев рога вырвал, да какому-то смертному и отдал. В отместку, говорят, за что, правда, неизвестно. Наверняка за дело. Но только нехорошо ему без них… Нельзя демону без рогов. Он когда на меня глянул, так сразу и сказал: вижу, Эван, ты человек хороший. По глазам, говорит, вижу, что ты уже больше сотни человек убил, в разврате и лжи погряз, душу продать готов, в общем. Подходящий, короче, ты человек. Наклоняется мне к самому уху, говорит: девчонке недолго осталось, ей сменщик нужен. А ты парень спортивный, крепкий, года полтора протянешь. Будешь следующим? Я ведь многое могу. Чего твоя душенька желает?
Старик снова умолк.
- Я всегда хотел узнать, каково это – быть избранным. Пускай и ненадолго. Пускай только на миг. Но когда передо мной встал выбор, - глаза старика, глаза хищные и пронзительные, неотрывно следили за мной, - я испугался. Ад – это нормально. Ад я заслужил: грехов у меня много, а раскаяния искреннего нет. Дай мне жизнь сызнова прожить – так я бы так же жил, может, даже с большим размахом. Но отдавшим душу на прокорм демону в ад-то нет ходу. Потому как души-то не остаётся вовсе! Скормить душу этой твари – обречь себя на Небытие… Боже ж мой, думаю, это же моя душа, как-никак! Знаешь, Розетта, которую я тогда встретил, давно умерла. Ой, давно!.. А брат её живёт, здравствует и не помнит даже, что у него вообще сестра была. Более того: он ещё совсем молодой парень! Светловолосый, румяный. Сволочь. А всё рога! Они же, вишь ты, только так называются – рога, а на самом деле, это право! Право на силу демона. Смертные их даже и не видят, только демоны. Понимаешь?
Я отрицательно покачал головой. Я не понимал.
- Эх - он грустно вздохнул, - вчера ночью. Ты знаешь, кто это был? Не догадываешься, кто? Ну, давай, пораскинь мозгами, кто это мог быть?
- Кто? – воздух вдруг перестал лезть в лёгкие, я начал задыхаться, - Кто это мог быть?
Улыбка перекосила его морщинистые губы.
- Кто-кто! Конь в пальто! Раненый белобрысый паренёк, понимаешь? Проклятье, как ты меня разочаровываешь… Боже мой… Знаешь, что… Сходи-ка ты на кладбище. За оградой будет одинокий холмик. Раскопай его, посмотри. Ручаюсь головой – ты не пожалеешь.
- Вы… За кого меня держите…? Я верующие человек! Копать на кладбище… Святотатство!
- Раскопай! Там креста нет! – со злобой крикнул старик и ринулся на меня, - Раскопай, дурак! Иначе ты никогда не поймёшь! Взгляни в бездну, прежде чем шагнуть туда!

3.

- Я подслушал тогда разговор Матери-настоятельницы и одной из монахинь. Ну, подслушал – это громко сказано, просто проходил мимо, а они уж больно громко шептались. Мать-настоятельница говорила, что надо устроить экзорцистку в самое лучшее помещение, какое только есть в монастыре. Возможно, говорила она, лучше будет, отдать ей на время её собственную келью… Ну, ты понимаешь, реакцию монашки – нормального человека: но, мать-настоятельница! Это же неслыханно! Как можно?! Но настоятельница была непреклонна: замолчи, говорит, ты что, говорит, не понимаешь, что она…! Мать-настоятельница так и не рискнула произнести этого слова. Контрактница. Она заменила его, должно быть, каким-то замысловатым жестом, но это было всем и так ясно. Вообще, я скажу тебе, она была чертовски умным человеком, наша настоятельница, может быть, только благодаря её усилиям мы и… Так, о чём я? Да, точно, я прекрасно понял, что она имела в виду и без слов. Долгое время они не смели заговорить, а потом монахиня робко спросила: а этот… ну как бы… ну, ребёнок, что ли…
Старик кивнул мне, и я начал копать. Копать мёрзлую землю было тяжело. У меня дрожали руки от осознания того, что я делаю, но старик цепко держал меня взглядом.
- Вот тут Мать-настоятельница разошлась не на шутку: Боже мой, кричит, Элизабет, да какой же он ребёнок?! Ты что ничего не понимаешь?! Он же пришёл с ней, понимаешь? - кричит. Что ты, Элизабет, совсем тупенькая, чтобы ничего не понимать? Я, скажу тебе, не тупенький, но я решительно ничего не понимал. Да и сейчас, должно быть не понимаю многого. И мне всё это чертовски тогда не нравилось.
Он сплюнул на землю. Я прервался, чтобы стереть пот со лба. Меня каждый раз коробило, когда он чертыхался.
- В общем, я тебе так скажу, парень. Эта экзорцистка, Розетта, она была совсем не простой экзорцисткой. И даже больше тебе скажу: она была совсем не простой контрактницей. Она пришла в эту церквушку много-много лет назад и так здесь и осталась…
- Что? – я оторвался от раскопок, - Что вы имеете в виду?
- Я… я образно, успокойся. Образно… Она пришла в эту церковь, потому что искала своего брата. Я тебе ещё не рассказывал этого? Так вот, её брат тоже как-то завязан в этом деле; должно быть тоже запродал кому-то душонку… Проклятье, вот ведь семейка… В общем, теперь не важно! Совсем. Главное, что она искала своего брата, это-то ты понять можешь? И она пришла, чтобы найти его у нас. Она думала, что он у нас, и привела к нам этого своего… Невысокого человека. Я тогда только взглянул в его глаза… и… "Увидел в них свою смерть"? Да… Чёрт, может, эти кретины, пишущие книги не такие уж и кретины. Но я тогда ещё не понял ничего. Молодой был, тупой. Ну, как ты примерно, - и он ехидно захихикал, - Она искала брата, как я уже и сказал, а его среди нас не было. И вообще, не было его в округе, как минимум, ста милей. Но разве она могла с этим смириться?
Он воровато огляделся. Но был уже к полуночи, а в такое время немноголюдно.
- Но демон-то… Контракт с Розеттой окончен, и ему наплевать, жива Розетта или мертва, верно? Он других дураков нашёл за блага земные вечность отдавать. А ему-то каково, ты подумал? Он же без рогов к земле, к людям привязан. Вот он и ищёт её брата. Потому как у него – у брата Розеттинного – его рога. Рога демона. И пока Кроно не найдёт его и рога себе назад не вернёт, не успокоится. Нужны они ему, понимаешь? Помню, он мне как-то даже говорит, я, говорит, братец Эван, без рогов – как птица без крыльев! Мочи, говорит, больше нет так жить! Лучше бы, говорит, мне тогда не рога, а голову оторвали! Очень ему братец Розетты нужен! Очень, понимаешь?
Я на миг взглянул старику прямо в глаза:
- Погодите, это вы всё к чему? Вы, что же, хотите сказать, что это был её брат..? Ну... вчера..?
- Ха! Всё-таки все люди – идиоты, прав был Кроно! Я пытаюсь быть с тобой откровенным… Эта история не слишком-то проста, знаешь ли. И надо её как-то распутывать. Нехорошо, когда истории не распутываются. Совсем нехорошо.
- Я не понимаю. Так это был не её брат? Что же тогда значил тот вчерашний визит? Те люди, принесшие раненого мальчика? Они ведь не обычные люди? Я думал об этом. Мне кажется, я когда-то видел одного из них… только в то раз на нём были одеяния бойца Ордена…
- Те люди принесли вчера очередного контрактника для Кроно, - смех, - Но этот парень не дождётся тех благ, что достаются обычно всем этим Ребятишкам-Друзьям-Демонов! – вновь смех, - Я прослужил тридцать пять лет! Я это заслужил больше них!
Я прекратил копать, уставился на него. У меня дрожали руки.
- Если я принесу ему рога, он будет благодарен мне, - беззвучно смеялся старик, - А долги демоны отдавать умеют! И душа ведь при мне останется! Нет, ну разве не ловко я придумал? Хотя, что я? Это судьба! Ведь это она направила тебя прямиком ко мне!
- Вы…?
- Ему нужны рога, понимаешь, Джошуа?

Браво. OOC капитальное, мир будто бы подменён... ну, не подменён, но атмосфера не та. А написано - мастерски, и затягивает, затягивает. Браво.

_________________
Нео, хочешь конфетку?

Я наконец это прочел... Великолепная вешь. И плевать на атмосферу, мне даже местами больше оригинала нравится (и не бейте меня, я люблю ООС... качественное). А в остальном - полностью согласен с предыдущим оратором.

_________________
Take a good plunge
Stand out from the masses
Band over backwards
And kick some asses!

Я восхищена. Качественно и...неожиданно. Особенно конец.

_________________
"...И зачем мне, право, моя душа, если ей у тебя, мой гость, хорошо?.."

В восторге...
Просто замечательно!!
Жму руку.